Критическими произведениями Иммануила Канта начинается параллельная акция между Французской революцией и немецкой философией, которая уже ее современниками отмечалась как эпохальная конфигурация. 

Действительно и в том и другом движении, как и в их общей предпосылке - промышленной и финансово-экономической революции XVII - XVIII веков, состоялся прорыв в новую гражданскую эру, по праву носящей с тех пор имя современного мира. Гражданской философия Канта является во многих отношениях: во-первых, потому, что она требует эмансипации философского мышления из-под богословской опеки позитивной религии и религии откровения. Этого Кант придерживался с экзистенциальным упорством: когда преподавательский состав и студенты Кенигсбергского университета в dies academicus торжественным строем шли из актового зала в церковь, чтобы, воспользовавшись случаем, продемонстрировать единство академического и религиозного сообщества, Кант перед церковным порталом демонстративно покидал процессию и в обход церкви направлялся домой. Здесь гражданственность значит - в постулированной Дж.Вико альтернативе между монашеской и светской философией принять светскую сторону. Насколько серьезно Кант к этому относился, проявляется в том, что, отказавшись от традиционных форм монашеской и мечтательной трансцендентности, он ратовал за гражданственную сверхчувственность; он думал, что открыл ее фокус в том свободном нравственном действии индивидуума, который, не мотивируясь ни успехом, ни надеждой, поступает правильно только в силу уважения к нравственному закону - и в силу уважения к самому себе как субъекту этой свободы, удостоенного ею в противоположность всему прочему сущему. 

Мышление Канта гражданственно еще по одной причине: оно находит свое выражение на границе между академическим сообществом и всеобщей публичной сферой, и даже в своих технически самых трудных местах, как минимум по возможности, обращается к критически обретенному согласию, которое должно возникнуть из обсуждения общественных вопросов умными людьми. Выступая как писатель, Кант с искренной наивностью ожидает, что в отношении его сочинений учредительное собрание общества сограждан состоится так же, как и в отношении вообще светской книги. Здесь гражданственность приобретает смысл ученого республиканизма. Поэтому историческим моментом Канта является не только рождение общества граждан в политическом смысле. Его произведения приходятся на золотой век эпохи Гуттенберга: они вносят свою лепту в череду гениев, документируя то, как самостоятельное чтение времен Реформации разворачивается в самостоятельное мышление в эпоху идеалистического классицизма. 

И еще в одном, третьем смысле мышление Канта определяется фундаментальной гражданственностью. Человека в мире Кант полагает ни космополитом, как в античных философских учениях, ни тварью, ходящей под Богом, как в средневековом богословии. Кантианский человек изначально, в силу происхождения – собрат и таким образом гражданин мира. Кантианский мировой полис, в отличие от античного, не результат перенесения представлений о порядке города на космос, он скорее происходит из приложения идеи свободы и самоутверждения ко всем существам, наделенным разумом, то есть к роду человеческому в том универсальном или глобальном масштабе, как его вынуждены были переформатировать европейцы после эпохи открытий и колонизаций. Поэтому мировое гражданство Канта оказывается продолжением христианской святости посредством гражданского и международного права. Он требует от каждого разумного индивида не только функционировать в качестве полезного члена своего национального сообщества, но и выступать в первую очередь деятелем наделенного разумом рода. Найти свой будущий образ политической жизни представляется ревнителям разума неисчерпаемой задачей. Кантианские граждане мира – святые в сюртуке, и подобно своим предшественникам в цирках Рима они вынуждены на современных аренах жертвовать своей жизнью ради наступления царства разума. Неудивительно, что среди неокантианцев находились логические социалисты и логические теократы – эти как-бы-святые современного мира. Атлеты разумного сосуществования со всеми другими членами рода. Pax Kantiana охватывает мировое сообщество разумных подобно минималистической церкви. Это церковь обретших зрелость субъектов, которые излагают свои критические теории, как исповедь. У Канта под скептически-гуманистическим пеплом теплится фундаменталистский жар разума. В его гражданской религии святые должны стать юристами, а герои - парламентариями.  

Наконец, о гражданственности Канта следует говорить еще в одной связи, в четвертой: Кант один из основателей новой философской дисциплины - антропологии, задача которой состоит в том, чтобы с высоты гражданства говорить о догражданских и внегражданских основаниях человеческого бытия. Она занимается человеком в его родовой определенности и природной обусловленности. Начиная с эпохи Канта, быть антропологом значит перестать понимать человека непосредственно сквозь призму нечеловеческого, животного, и сверхчеловеческого, Бога. Антропология современного стиля становится возможной только с того момента, когда выясняется, что человек является тем гиперболическим домашним животным, которое, взявшись за ум, само в состоянии заняться собственной культивацией и не нуждается больше в воображаемом разведении Богом или мнимом диктате непосредственно природы – обреченное, пользуясь речевым анахронизмом, на самовоспитание. Это сохраняет силу тем более, что именно в эмансипированном человеке и обнаруживаются задатки радикального зла. Для Канта патернализм Бога также невыносим, как и назойливость собственных страстей, и только деятельное самоосвобождение в обе стороны, с его точки зрения, помещает человека в гражданскую середину, локализацию свободы – нигде больше индивидуум так успешно не может отдаться своему призванию спонтанного самоформирования. 

Страсть Канта – в сведении страстей к гражданским меркам и в преодолении всего подавляющего с помощью неустанного самоутверждения. В этом он важнейший мыслитель модерна, насколько модерн был эпохой, которая хотела узнать, как освоиться в цивилизованной конечности. Неслучайно одно из основных слов в мышлении Канта - граница. После Канта пост-метафизическим называется такое мышление, которое знает пути, как, не вычеркивая метафизику, заменить ее. Действительно, мир модерна открывает эпоху заменяемости, а говоря по-современному: эпоху функциональных эквивалентностей. То, как сам Кант заменил метафизику, несет в себе черты умной сделки: вместо того, чтобы колеблющимся вассалом абсолютного войти в долю мнимых богатств, мастер из Кенигсберга принимает решение в качестве независимого хозяина управлять активами просветительства. Порой это трактовалось как отступничество от высшего предназначения, но по сути в мотивах Канта разочарованность никакой роли не играет. Его компас неколебимо указывает на суверенность, и как мудрый предприниматель, реструктурирующий в момент кризиса свои активы, Кант выводит свою долю из оказавшихся некредитоспособными предприятий метафизики и инвестирует в более солидные операции отчетливой вразумительности. В мире, постоянно грозящем конфискациями, пользоваться собственным рассудком как неотчуждаемым капиталом - вот девиз, отражающий энтузиазм Канта вопреки всем соблазнам бездумья и депрессий не сворачивать с пути вразумительности.