Дамы и господа, ход рассуждений привел нас к точке, от которой ответвляются три пути. Первый ведет нас прямо к выходу, так как вообще-то можно считать, что по сути мы достигли своей цели и исчерпали тему настолько, насколько это было возможно исходя из сегодняшних предпосылок.
Если бы мы выбрали этот путь, я собрал бы свои записи и незамедлительно поблагодарил вас за внимание. По второму пути мы бы пошли, если бы я хотел последовать рекомендации Макса Бенсе, который заметил, что посреди абстрактных размышлений всегда следует обратиться к личности того или иного мыслителя, чтобы "превратить эту фактически не признаваемую бесчеловечность духа в прелестную непосредственность". В этом случае эта лекция должна была бы закончиться несколькими примерами локальных наблюдений - от чего я здесь по вполне понятным причинам воздержусь. Наконец, на третьем пути мы воспользовались бы возможностью завершить начатое нами обширное изложение - и именно это я хотел бы сделать сейчас, со всей возможной краткостью.
Казалось бы, здесь можно долго не задерживаться и довольствоваться констатацией результата, который я уже раскрыл в начале. И действительно, в исходе этой истории не может быть никаких сомнений: эпистемологическому модерну удалось по всему фронту порвать с возвышенными фикциями отстраненного разума и отозвать познающих из их искусственного некроза. Если в этом положении и есть некий момент, требующий интерпретации, то он состоит в подобающей оценке этого процесса: причислять ли его к эмансипационным благам модерна или же расценивать как оккультное преступление с необозримыми последствиями. Аргументы можно привести в пользу обеих точек зрения. Поскольку устранение мнимоумерших из современной рациональной культуры происходило в атмосфере бунта против традиции, драматический взгляд поначалу кажется более убедительным. Антиметафизические бунтари боролись прежде всего за уничтожение могущественного "призрака", который околдовывал людей метафизической эпохи миражами потусторонней жизни, предвосхищаемыми еще в этой.
На этом можно было бы остановиться и просто констатировать разрыв людей модерна с когнитивным ангелизмом - или с метафизикой отделимой ноэтической души - если бы над умерщвлением мнимоумерших не работала такая большая коалиция заговорщиков. Ликвидация старого европейского субъекта теории отнюдь не была делом рук преступника-одиночки. Скорее, она стала результатом множества параллельных полемических тенденций, каждая из которых внесла свой вклад в общий результат. Я насчитал в общей сложности десять злоумышленников, выдвигавших основания для собственного сведения счетов с призраком человека теории. Вполне вероятно, что при более тщательном пересчете получились бы более длинные списки - при правильном составлении из них сложилась бы совместная история науки, философии и политики в Европе с конца XVIII века. Ее глобальной темой стало бы главное событие новейшей западной мысли, которое можно было бы назвать секуляризацией познания - процесс, который в то же время оказался политизацией познания и уже на раннем этапе разделился на естественнонаучные и культурологические варианты. Прежде всего это были авангардные рефлексии модерна, которые после смерти Гегеля инициировали бурный поход против классической традиции. Из него возникло то, что сегодня называется мышлением на постметафизической основе. По сути, этот процесс осуществлялся как критика нейтрального разума.
В последний раз я хочу воспользоваться драматическим образом ангелоцида, чтобы описать судьбу, которую когнитивная современность уготовила священному монстру старой эпистемологии - мнимоумершему, оставившему жизнь во имя познания. Десять заговорщиков выходят на сцену, десять кинжалов занесены в великом посягновении - и даже если не все удары пришлись одновременно, они объединяются в один общий эффект. Я воздержусь от живописания того, как ангел теории пал на ступенях Академии, но позвольте мне, уважаемые дамы и господа, хотя бы вкратце обойти ряды убийц. Поскольку до сих пор не объявился Марк Антоний, который был бы готов произнести надгробную речь в честь благородной жертвы эпистемологического заговора, кто-то должен начать и попытаться заполнить этот пробел. Но поскольку я не хочу подстрекать ни жителей Рима, ни жителей Тюбингена к мести заговорщикам, а скорее призываю понять мотивы преступников - не отказывая однако в уважении жертве и не вынося суждения о ее способности воскреснуть из мертвых - я довольствуюсь тем, что представлю список нападавших и коротко упомяну их мотивы.