И пусть большинство смертных увязло во временном и влачит свое существование в наваждениях и самоволии: для философа завершения ясно вне всякого сомнения, что круг самоосмысления духа смог замкнуться в возвышенных единицах. Такие исключения из мелкой человеческой нормы в гегелевской перспективе по праву зовутся всемирно-историческими индивидуумами, при условии, что они являются функционерами и субъектами завершения мира и знания. С точки зрения свершения и завершения великий мыслитель и великий деятель составляют сокровенное единое целое. В сцене сна в “Зимней сказке” Гейне описал некоего таинственного персонажа в маске, который по пятам следует за поэтом с топором в руках; на прямой вопрос он открывает, кто он есть на самом деле, словами: “Я — мысли твоей свершенье”. Гегель - во сне ли, в реальности ли - мог бы предстать перед завоевателем и законодателем Наполеоном со словами: “Я — мысль твоего свершенья”. Это означает ни много ни мало, что мировая политическая история после основания послереволюционного буржуазного правового государства по существу вступила в свое окончание. В этом конце достижение духом свободы всех доросло бы до свершившегося факта; признание всех всеми формально состоялось бы посредством обретения всеми статуса гражданства. Очевидно, Гегель был готов к тому, чтобы - насколько это достижение можно засвидетельствовать именами - соединить имя воинственного корсиканца со своим собственным; и действительно, оба эти имени объединены, при всех значительных различиях между французской империей и гегелевской Пруссией, общим символом: прорывом к состоявшемуся конституционному государству. С точки зрения мировой истории Code civil и философия права рифмуются. Благодаря тому, каким образом имена Гегеля и Наполеона возникают здесь в финале кульминирующего рассказа о конце истории, становится очевидным, как, по логике Гегеля, примиряется единичное со всеобщим: полностью исчерпываясь в своей как бы собственной миссии, великие единицы играют свою роль в героическом эпосе универсального осуществления свободы и истины; напрягая на арене современного действия и мысли все свои силы до последней степени, единицы превращаются в кристаллы абсолютного; их жизнь проясняется под сенью высших значений. Быть значительным здесь - это будучи случайным завоевать в целом место необходимого. Выдающийся человек всегда работник в винограднике завершений. Гегелевское учение о великом человеке воспроизводит суть его теологии особенного; оно заменяет аристократию меча феодальной эпохи на аристократию смысла философско-буржуазной истории. Как в традиции Иоанна Слово стало плотью, чтобы разделить Бога с миром, так и в учении Гегеля об особенном мировой дух становится индивидуумом и живет между нами - почему бы не в образе полководцев, классиков и профессоров? Тем лучше для современников, если они в состоянии воспринять их величие, представленное верхом на коне или обращенное с университетской кафедры, не будем забывать и о книжных ярмарках, на которых в центре всеобщего внимания именно выход в свет. Великий индивидуум полностью просвечивается значимостью; он без остатка сгорает в своей исторической миссии, чтобы стать лишь действующим лицом в ее общей диспозиции. В то время как малый индивидуум остается неизъяснимым, поскольку о нем - за вычетом его бесплодных амбиций - ничего значимого сказать нельзя, великий превращается в чистую ясновыраженность. Он полностью становится произведением, отчужденным образом, идеальным слиянием силы и момента. Он - снятие себя самого в корпус преображения собственных поступков и построений.  Результаты гегелевского мышления можно назвать колоссальными во всем развернутом смысле этого слова. Оно дало начало целой школе и ее же противоположению; оно бередило инстинкты сохранения, так же как и повстанческие инстинкты.