Кто сегодня вообще еще задается вопросом, почему для староевропейской теоретической культуры заботливое отношение к великим мнимоумершим было так же важно, как для католической церкви культ святых? Подобно тому, как мы извлекли далеко не все уроки из фразы “Бог мертв”, мы также вовсе не осознали в полной мере все смыслы фразы “Чистый наблюдатель мертв”. Обмирщение когнитивных процессов, судя по всему, занимает значительно больше времени, чем большинство позитивистов 19-го века, физиков-ядерщиков 20-го или нейрофизиологов 21-го века могли предвидеть. Убийство священного монстра, каковым до недавнего времени считался познающий субъект, было только началом ─ все последствия до сих пор еще не поддаются оценке. К тому же, на это предприятие собралось внушительное число подельников, по разным мотивам и самыми разнообразными инструментами - я назову десять из них, - так что практически невозможно соотнести точную долю вины с каждым конкретным нападающим.  По существу дела, в этом преступлении речь идет о том, что следовало бы назвать ангелоцид, и таким образом о не подпадающем под официально преследуемый состав, так как ни прокуратура, ни эпистемологи не признают существование ангелов. Они не причисляют их к классу субъектов, которых можно убить, и поэтому не реагируют на факты возможных противоправных действий в отношении их. Сверх того, все прецеденты убийства ангелов усложняются еще и тем обстоятельством, что невозможно представить какие бы то ни было улики. То есть имеется множество мотивов и предполагаемых исполнителей, но нет тела, которое походило бы на ангела. Напротив, там где ликвидируются теоретизирующие ангелы, остаются реальные, слишком реальные люди: в аудиториях, лабораториях, библиотеках и на непрекращающихся заседаниях факультетов. Да, и если бы было что-то, против чего эти жертвы де-ангелизации могли бы предъявить иск, то это был бы факт, что их из утонченной нереальности вернули обратно в банальное существование. Не все субъекты реанимационных мер приветствуют свое возвращение в полноценную жизнь, более того, в отношении некоторых современников у меня есть подозрение, что они сожалеют о своем возврате из прекрасной смерти-безучастности на арену реальной политики познания. Но и в этом вопросе я прошу вас набраться терпения, пока мне по ходу моих рассуждений предоставится возможность конкретно высказать то, на что сейчас можно только намекнуть.  Еще одно подготовительное замечание кажется мне необходимым. Поскольку всё, что здесь будет сказано, может быть правильно понято и надлежащим образом систематизировано, только если по-настоящему серьезно отнестись к понятию “упражнение” во всем спектре его значений, мне придется предварительно сказать пару слов об этой категории человеческого опыта, забытой теориями современности, чтобы не сказать преднамеренно оставленной ими без внимания и даже опороченной. В моей книге „Du mußt dein Leben ändern. Über Anthropotechnik“, по отношению к которой с момента ее выхода в свет оказывается неослабеваемое конструктивное внимание, я предпринял попытку вернуть понятию упражнения ту весомость, которая давно ему приличествует ввиду его значимости в этосе высоких культур и в которой ему до сих пор было отказано в результате систематических пробелов в языковой практике философии Нового времени и из-за слепых зон в поле зрения доминирующих социологических теорий действия. В моей книге я достаточно подробно показываю, как традиционные подходы с целью классификации человеческих действий, как например известное, изначально относившееся к монахам различение активной vita activa и созерцательной vita contemplativa жизни было связано с эффектом, который превращал упражнение в незаметный или даже в пренебрегаемый параметр. Как только полагаешься на отшлифованное различение “активного” и “созерцательного”, как если бы оно представляло собой полную и исключительную альтернативу, упускаешь из виду обширный комплекс человеческих действий, которые не являются чисто активными или чисто созерцательными.