Я называю их “жизнь упражняющаяся”.   В соответствии со своей природой она распространяется на смешанную область: она представляется созерцательной, не отказываясь из-за этого от черт активности, она представляется активной, не теряя из-за этого созерцательную перспективу. Упражнение - это самая древняя и самая плодотворная форма самоотносимого опыта: его результаты переходят не во внешние положения или объекты, как при работе и производстве, а производят самого упражняющегося и приводят его как субъекта-который-может “в форму”. Результат упражнения выявляется в актуальной “форме”, то есть в состоянии упражняющегося уметь. В зависимости от контекста такое состояние определяется как настрой, добродетель, виртуозность, компетентность, великолепие или физическая выносливость. Субъект, рассматриваемый как носитель своих тренировочных модулей, закрепляет и развивает свое умение, занимаясь своими привычными упражнениями, причем упражнения одной и той же степени сложности служат для поддержания формы, а упражнения возрастающей степени сложности скорее должны считаться упражнениями роста. Классическая аскеза askesis - как древнегреческие атлеты обозначали свои тренировки и таким образом предоставили раннехристианским монахам, называвшим себя атлетами Христа, эпохально действенную модель, - всегда была двуликой. Ее собственная ценность теряется из поля зрения, как только упражнение приспосабливают для различения между теорией и практикой или между деятельной и созерцательной жизнью. Точно так же обстоит дело и с различиями в теории действий, которые ввели современные авторы, как например, противопоставление коммуникационной и инструментальной деятельности или даже работы и взаимодействия. Такого рода разделения практического поля тоже делают упражняющуюся жизнь как параметр невидимой.  В моей книге я пытаюсь создать впечатление о масштабе, весе и обилии форм этой жизни. Там я цитирую многозначительное замечание Ницше о том, что для глядящего откуда-то из космоса Земля в метафизическую эпоху должна представляться такой “аскетической звездой”, на которой борьба жизневраждебного народа религиозных аскетов против своей внутренней природы является “самым распространенным и самым продолжительным фактом”. А сейчас наступило время отбросить все формы жизнеотрицающей аскезы, чтобы снова овладеть давным-давно вышедшими из употребления искусствами жизнеутверждения.  Эффект вмешательства Ницше оказался по большей части парадоксальным: О всевозможной работе жителей Земли “над самими собой”, об аскезе, тренировках и всех их стараниях прийти в форму, будь они жизнеутверждающей или жизнеотрицающей природы, современные социальные философы, критические теоретики и вездесущие социальные психологи по-прежнему не знают практически ничего, поскольку их оптика всё ещё скрывает этот феномен. Не лучше обстоит дело с упражняющейся жизнью и в пользующейся широким интересом произведении Ханны Арендт Vita activa, или О деятельной жизни: она в ней вообще не встречается - странный факт для исследования, обещающего рассмотреть “ситуацию человека”. Тем не менее обитатели жизненных миров с давних пор прекрасно обходятся сами и внимания на приобретенную слепоту теоретиков не обращают. Они широко раскрыли ворота всем официально игнорируемым упражняющимся практикам, а провозглашенные Ницше варианты аскезы во имя самоинтенсификации под разнообразными именами - усовершенствование, тренировка, физическая выносливость, спорт, диетология, самопроектирование, терапия, медитация - стали доминирующим способом существования, modus vivendi, в западных субкультурах с положительной установкой на достижения. Кстати, всё говорит о том, что древние державы упражнений в Восточной Азии, а именно Китай и Индия (после прецедента Японии) тоже со своей стороны перевели стрелки на обращенные к жизни формы тренинга.