Аутопластическое действие (продолжение)

Высший постулат конкретных теорий обучения таков: навык, находящийся под постоянным стимулирующим напряжением, порождает свой собственный рост, так сказать, "из самого себя". Благодаря точным описаниям circulus virtuosus “добродетельного круга” становится ясно, как одно достижение приводит к новому достижению, успех – к высшему успеху. Иисусово "Всякому имеющему дастся и приумножится" – это не свидетельство раннего галилейского капитализма, а одна из древнейших формулировок счастливого круга, также известного в социологии как "эффект Матфея". Кто умеет, тому новые умения падают в руки. Недаром успешные в самых разных областях люди склонны считать, что они могут учиться друг у друга на расстоянии. Они подозревают, что виртуозы самых разных дисциплин выходят из сопоставимых витков роста. Они видят человека на перекрестке и мимо него должны пройти положительные обратные связи. Вместе они становятся носителями добродетели умеющей, от которой часто недалек путь к добродетели дарящей – это наблюдение делает возможным подтверждение средневековой доктрины connexio virtutum “сочетания добродетелей” на современных основаниях. Даже бытовые интуиции внушают, что не-бездействие является началом добродетелей. Напротив, христианские монахи признавали в праздности мать отчаяния – в сопровождении других ее непривлекательных дочерей: рассеяния, словоблудия, бесцельного любопытства, самоволия и непостоянства. Именно ежедневная строчка формирует автора, ежедневное отречение – аскета, ежедневный контакт с проявлениями власти других людей – дипломата, ежедневная радость от готовности детей к мотивации – учителя.

Те, кто подчиняет себя ритуалам и закономерностям, превращаются, nolens volens, в их посредников. Что такое носитель культуры, если не хранитель повторения? Как 

задачи формируют мастера, так и тренировки – субъекта, при условии, что под субъективностью в свете общей теории упражнения мы понимаем носителя ее серийной активности, практиканта ее обучаемых модулей и обладателя ее оригинальных приобретений, не оспаривая за привычной интерпретацией субъективности ее относительных прав как очага самовыражения, рефлексии и креативности. Осознав, как каждый жест, начиная со второго раза, формирует и направляет своего исполнителя, понимаешь, почему не бывает бессмысленных движений. 

Повторение утратило свою невинность в антропологическом просвещении: на нем покоится постоянство мира, это отчетливо осознается и вовсе не является аргументом против уникального, кроме тех случаев, когда им злоупотребляют, устраивая танцы вокруг золотого тельца "Событие". В природе природы заложено быть системой повторения для всего проверенного временем, и это относится к культурам почти в той же степени. Сам Бог вынужден предоставить рутинам природы исполнять бóльшую часть работы, лишь время от времени прибегая к своему секретному онтологическому оружию – чуду. Кьеркегор уже говорит с позиций рефлексивного знания современников, когда утверждает: "Даже если бы сам Господь не желал повторения, мир никогда бы не создался ..... и потому мир существует и держится на том, что жизнь повторение. Повторение – сама действительность, повторение - это смысл существования”. К этому Ницше добавляет то, чему он научился в долгих опытах на самом себе: стиль – это действительно сам человек, при условии, что человек сознает, что стиль означает культурную форму повторения. Тот, кто обладает стилем, видит в счастье также добрую привычку быть счастливым. Даже гений – это лишь группа хороших привычек, из столкновения которых высекается искра. 

Если мы хотим вскрыть матрицу старых и новых европейских техник формирования человека, следует сначала посмотреть на учебные центры, разбросанные по всему континенту, где упражняющиеся во Христе готовились к высшим агонам, приводимые в форму своими аббатами, духовными пастырями, святыми и учеными наставниками. Также и те, кого с XVI века стали называть "профессорами", сначала были просто тренерами в преобразовательных школах, а студенты, которых стали называть так позже, сначала были искателями, в которых в академическом обличии делал свое дело эрос невозможного. Они послушно предавались заблуждению, присущему для всей высокой культуры, что неподражаемому можно подражать, а несравненное повторять. Как только ими овладевали предельные амбиции, они попали под чары парадокса, без постоянного проигрывания которого ни одна культура не в состоянии закрепить свою высшую точку. Ты должен изменить свою жизнь! – означало для них ничто иное, как призыв следовать божественным или богочеловеческим образцам, под влиянием которых стираются границы между возможным и невозможным. С наступлением нового времени абсолютный императив меняет свою направленность. Отныне он гласит: "Ты должен каждую минуту вести себя так, чтобы собою предвосхищать лучший мир в плохом. Не за горами тот день, когда смысл этого предложения полностью превратится в инструкцию для "внешнего применения": ты должен так изменить мир, чтобы после его преобразования должным образом ты бы мог с чистой совестью приспособиться к нему. Новое время - это эпоха, когда люди, услышавшие призыв к переменам, больше не знают, с чего начинать – с мира или с самих себя, или с того и другого одновременно.