Первый рассказ содержит автобиографию обезьяны, которой путем подражания удалось стать человеком. Кафка представляет не больше не меньше как новую версию процесса гоминизации с точки зрения животного. Мотив превращения в человека не состоит, как обычно, в сочетании эволюционных адаптаций и культурных новшеств. Он вытекает из фатальной фактичности: из того обстоятельства, что охотники цирка Гагенбек поймали в Африке обезьяну и привезли ее в мир людей. Обертонирующий вопрос не задается открытым текстом: почему человек, находящийся в конечной на тот момент стадии своего развития, создает зоологические сады и цирки? – вероятно, потому что в обоих этих местах он находит подтверждение смутного ощущения, что в них он сможет узнать кое-что о своем собственном бытии и становлении.

Уже на борту экспедиционного судна на пути в Европу обезьяне (по прозвищу Ротпетер) становится очевидным, что, ввиду альтернативы «зоопарк или варьете», его дальнейшая судьба может быть только в последнем. Только там он видит шанс сохранить хоть какую-то часть своего наследия. Оно продолжает жить в нем как ощущение, что для обезьяны всегда найдется выход – выходы являются природным сырьем для того, что люди называют высокопарным словом «свобода». Кстати, обезьяна прибыла в мир людей, не обладая в полной мере своей естественной подвижностью – два выстрела во время охоты оставили след – один на лице, в виде красного шрама на щеке, из-за которого он и получил прозвище Ротпетер, Рыжий Петер, а другой ниже бедра, который сделал его калекой и из-за которого он мог ходить только слегка прихрамывая. Ганс Вюрц должен был бы отнести Ротпетера к классу калек по искривленности, хромых и деформированных, вместе с лордом Байроном и Йозефом Геббельсом, а частично и с Унтаном, скрипачом без рук, который в своих мемуарах запротоколировал, что в какой-то момент без всякой органической причины он вдруг начал хромать, но избавился от этого нарушения походки благодаря интенсивным тренировкам.

Поскольку путь в варьете остается единственно возможным, превращение обезьяны в человека ведет прямой дорогой к акробатике. Первым трюком, которому учится Ротпетер, еще не зная, что с этого начинается его самодрессировка, оказывается рукопожатие – жест, с помощью которого люди дают понять своим сородичам, что уважают их как равных себе. В то время как социальные философы типа Кожева возводят становление человека к дуэли, когда противники в порыве, не вполне адекватно называемом бравадой, рискуют своей жизнью, Кафка в своей акробатической антропологии довольствуется рукопожатием, которое делает дуэль бессмысленной. «Рукопожатие свидетельствует об искренности…» В этом жесте реализуется первичная этика – обезьяна должна была его сделать, чтобы стало явственным, что этика происходит из дрессировки, в данном случае из дрессировки сближения. Еще до рукопожатия Ротпетер усвоил психическую установку, которая должна была стать основой для всего дальнейшего обучения, – принудительное душевное спокойствие, основанное на понимании, что попытка побега только ухудшит его положение. Кто осознал, что для вытесненного животного единственным выходом является вхождение в человечество, может отныне делать все, что хочет, но только ни в коем случае не ломать костыли, на которых он ковыляет к своей цели. Между свободой обезьяны и превращением в человека расположен спонтанный стоицизм: он удерживает кандидата от «актов отчаяния», как выразился Ротпетер.

Следующие трюки развивают то, что было заложено в первом: Ротпетер научается для развлечения плевать людям в лицо и добродушно смеяться над их ответными плевками. Затем следует курение трубки и, наконец, знакомство с бутылками шнапса, которые подвергают его старую природу первому серьезному испытанию. Тенденция двух последних уроков ясна: без стимуляторов и наркотиков человек не может стать тем, кем он должен являться в своей сфере. С этого момента Ротпетер на своем пути к вершинам варьете доводит до изнеможения целую череду учителей, в том числе одного, который в результате общения со своим воспитанником настолько повредился в уме, что его пришлось отправить в лечебницу. В конце концов, «усилиями, до сих пор не виданными на Земле», он достиг среднего уровня европейца, что, с одной стороны, ничего не значит, а с другой – что-то да значит, поскольку открыло ему выход из клетки, этот «человеческий выход».  Превратившийся в человека подчеркивает, резюмируя, что его отчет – это беспристрастное изложение того, что действительно произошло: «Я только даю отчет, и вам, высокочтимые господа из Академии, я только дал отчет».