Для разъяснения этого тревожного феномена уже античные комментаторы не знали никакого другого способа кроме обращения к мифу о диалоге души с демоном - Сократ сам пользовался этом фольклорно-религиозным вымыслом, чтобы объяснить себе свои экскурсы в это другое состояние. В терминологии Никласа Лумана такая замкнутость на внутреннее оперирование называлась бы ненаблюдаемым наблюдением и таким образом образовывало бы аналогию со снами, которые, как известно, могут только сниться. Сократ признавался, что его мудрость “какая-то ненадежная, плохонькая, она похожа на сон”.

Наблюдая мудреца в момент отрешенности, оказываешься свидетелем особого рода потерянности. Не знаешь, что в нем происходит - слышит ли он голоса, видит ли видения, борется ли с демонической силой или воспринимает божественный огонь? Ясно только одно: он стоит перед нами, а сам далеко-далеко. И более того, мы склонны признать, что он не просто так стоит. Мы даже предполагаем, что он замер, услышав призыв, донесшийся до него, мыслящего, неведомо откуда. И действительно, Сократ - внутренне в пути. В известном смысле, его можно было бы представить себе эмигрантом, изобретателем деликатного перемещения. Кто думает так, как думали ранние философы, берет отпуск от общего всем мира и переселяется в противомир, который в метафизике Платона без дальних слов понимается как сверхмир, истинный мир, и более того, как родина лучшей части нашей души. 

Этот опыт не только перечеркивает общепринятую картину мира, он порывает и с прижившимися узами социальной солидарности. За счет общих усилий во имя “истинного мира” между мыслящими может возникнуть общность второго уровня, базирующаяся на общем логическом опыте и дружестве взыскующих истины. Здесь не действует больше привычная семейная, этническая и городская солидарность. Что касается социальных последствий этого духовного отпадения, то они выражаются в драматическом факте того, что любое более развитое общество должно считаться с существованием противо-обществ из мыслящих. На протяжении двух с половиной тысячелетий небольшая, но не малосущественная часть населения нашего полушария уносится мыслями в иные сферы. Академии, школы, монастыри, скиты, сторожки являют собой архитектурные образы этих самых сфер. В отношении сегодняшнего положения дел я удовлетворюсь комментарием, что новейшую культуру рационализма, которую в сумме не без основания считают анти-платоническим экспериментом, по большей части можно воспринимать как предприятие по возвращению интеллектуальных сил обратно в состав общины. В ней ищут ответы на следующие вопросы: Как понимать пребывание мыслящих в иных сферах, если не описывать его больше как логическое вознесение или академическую эмиграцию? Как следует основывать будущие интеллектуальные товарищества, которые не автоматически ведут за собой разрыв с первыми сообществами? Может ли современное общество, как последнее время часто утверждается, действительно превратиться в “интеллектуальное общество”, в котором противоречие между образованными и необразованными потеряет свою остроту? Или реальные народы, как на сегодняшний день это еще пытается внушить известный платонизирующий экстремизм, должны подвергнуться трансформации по модели общин соискателей истины.