Широко распространенное среди биографов клише утверждает, что их герой, часто лишь после тяжелого начального периода, «покорил мир». Унтан с помощью этого выражения выстраивает свое самоописание, разворачивая, анекдот за анекдотом, сагу о годах своего успеха как протяженный травелог – из одной столицы в другую, с одного континента на другой. Он рассказывает историю долгой жизни в постоянном движении: на пароходах компании Кунард, по железным дорогам, в отелях всех категорий, в престижных концертных залах, в обшарпанных забегаловках. Бóльшую часть своей карьеры он, скорее всего, провел в сомнительных театрах варьете, рассылая с авансцены в конце своих выступлений «воздушные поцелуи ногами» в адрес изумленной публики. Основным звуковым фоном в публичной жизни Унтана, по-видимому, были восторженные аплодисменты ошеломленного зала. «Записки» Унтана, которые нельзя назвать ни автобиографией, ни мемуарами, а лучше всего отнести в разряд «диковинок», написаны наивным и сентиментальным языком, перемежающимся словесными штампами, восходящими к описаниям личных впечатлений середины XIX века, которые тоже сочинялись с высунутым к уголку рта языком.
На каждой странице «Педискрипта» автор выражает убеждение, что его жизненный успех проявляется в переполненной коллекции выразительных ситуаций, которые он пережил. Подобно писателю-путешественнику буржуазной эпохи, Унтан выставляет свои сокровища – первый концерт, первый велосипед, первое разочарование. Кроме того, книга изобилует причудливыми наблюдениями: коррида, во время которой бык поднял на рога нескольких тореро; шпагоглотатель, поранивший себе горло зонтиком; ярко накрашенные женщины всех возрастов в Гаване 1873 года, «надо всем витал дух упадка», включая танцы негритянок: «мы видели самое непозволительное, что только можно себе представить»; поедание ящериц в Мексике; аншлаг в Вальпараисо, «солнце медленно опускалось в Тихий океан, как будто расставание давалось ему нелегко..." Семь часов заплыв на скорость «не поворачиваясь на спину», в результате – сильный солнечный удар; встреча с безруким портретистом в Дюссельдорфе (родственные судьбы), который пишет картины одной ногой – «вопросам и ответам не было конца», «он был полон радости жизни и бесстрашия. Тем не менее в основном мы говорили о глубоком». Смерть матери: «что-то молилось во мне, но о чем была эта молитва, я не знал и до сих пор не знаю». Выступления на Востоке, где люди более самобытны: «Один только список моих самых ярких впечатлений мог бы заполнить целые книги». Разочарование у гроба Христа, где «кажется, собралось самое порочное отребье со всей земли»; арест в Каире, отравление никотином в Вене, выстрел ногой из ружья в Петербурге в присутствии царя Александра III, гастроли в Манагуа, «город Леон нес на себе отпечаток упадка», комета над Кубой; участие в фильме под названием «Человек без рук». В Нью-Йорк на борту «Эльбы», попутчик Герхарт Гауптман коротко беседует с артистом. Затем Новый Свет: «Ко всему неординарному американец проявляет оживляющее понимание». «Вы самый счастливый человек из всех, кого я знаю», – сказал некто по имени Джон Д. – А вы с такими деньгами, мистер Рокфеллер?" – спросил я его. «За все свои деньги я не смогу купить вашу радость жизни…'"
«Педискрипт» может быть прочитан как своего рода перформанс «жизненной философии», если понимать этот термин в популярном смысле. Унтан предстает перед своей аудиторией в образе артиста, чья особая виртуозность на скрипке, а позднее с ружьем и на трубе, встроена в общую виртуозность, упражнение в искусстве жить, которое пронизывает все аспекты жизни – не зря в разделе иллюстраций автор показан прежде всего в повседневных делах, например, открывающим двери и надевающим шляпу.
Если перевести общие интуиции Унтана в теоретическую плоскость, его позицию можно было бы определить как виталистически окрашенный «экзистенциализм калеки». В согласии с ним, инвалид имеет возможность осознать свою заброшенность в инвалидность как отправную точку принципиального выбора для себя. Речь идет не только о базовой аутотерапевтической установке, выраженной Ницше в «Ecce homo», во втором разделе части «Почему я так мудр»: "Я сам взял себя в руки, я сам сделал себя наново здоровым…" Унтан связывает свой выбор с собственным будущим. Юношей в 21 год стоя на пороге своей независимости, он говорит себе: "Я возьму себя в железный кулак, чтобы выжать из себя всё…" Он интерпретирует свою инвалидность как школу воли. "Кто с рождения зависит от собственных усилий и кому никто в этом не мешает, у того развивается воля, инстинкт независимости подстегивает к новым и новым усилиям".
Следствием этого является эмоциональный позитивизм, который идет рука об руку с категорическим запретом на меланхолию. Отвращение Унтана к любому виду жалости напоминает аналогичные позиции в моральной философии Ницше. Может быть, только постоянная физическая боль способна сокрушить инвалида: «Воля одолевает все остальные невзгоды и пробивает себе путь к солнечному свету». «Солнечный взгляд на жизнь» калеки, который мог свободно развиваться, приводит, по слухам, к «более высокому проценту радости жизни», чем у «полноценных людей».