Унтан, несомненно, принадлежал к старшему направлению, к экзистенциализму «наперекор». В силу особенности условий своей жизни Унтан не смог влиться в это течение. Его отличает особая форма жизни наперекор, которая выделяет его из главного потока героизма, чтобы привести его в общество артистов. Его героизм – это стремление к нормальности. Он включает в себя готовность к сознательной курьезности, выходящей за рамки вынужденной. Следовательно, его положение можно определить как положение экзистенциалиста варьете. В его истоке располагается хитрость судьбы, которая требует из нужды отклонения сделать артистическую добродетель. Движимый сильной изначальной парадоксальностью, экзистенциалист варьете хочет найти путь к «пристойному эксгибиционизму». Для него обычность должна стать наградой за ненормальность. Чтобы оставаться в согласии с самим собой, он должен выработать такую форму жизни, при которой патологическая необычность становилась бы предпосылкой для успешной адаптации. Именно поэтому armless fiddler, безрукий скрипач, как называли Унтана на американской сцене, ни в коем случае не смел выходить на эстраду в качестве простого калеки, как это было принято в европейских цирках и тем более в шоу уродов по ту сторону Атлантики. Он должен был предстать перед публикой победителем над своей инвалидностью и побить зевак их же оружием.
Факт успешного осуществления этого подтверждает необычное положение Унтана, которое в современности снова стали занимать некоторые выдающиеся художники. Развернув парадоксы своего образа существования, инвалиды становятся убедительными докладчиками о conditio humana состоянии человека – упражняющимися существами одной особой категории с посланием для упражняющихся существ вообще. Унтан завоевал для себя возможность в роли калеки-виртуоза стать субъектом, который в той же степени позволяет на себя смотреть и восхищаются собой, в какой его выставляют на показ и таращатся – выставляют на показ прежде всего импресарио и директора цирков, которые много раз упоминаются в «Педискрипте» и почти никогда благоприятно, а таращатся – зрители, чье любопытство порой в считанные минуты превращается в восторженное сопереживание. Когда экзистенциализм «наперекор» заостряется до своей эстрадной формы, появляется артист-калека, который сделал для себя выбор в пользу самодемонстрации. В соревновании с вуайеризмом нормальных, которое снова и снова необходимо выигрывать, такое само-выставление опережает простую сенсацию. Противопоставление искусства и жизни в его случае больше не применимо. Его жизнь – это не что иное, как освоенное в долгих упражнениях искусство делать обычные вещи, такие как открывание дверей и расчесывание волос, а также и не совсем обычные, такие как игра на скрипке ногой и разламывание карандаша пополам выстрелом ногой из дробовика. Кто виртуозно может быть нормальным, тот редко позволяет себе роскошь депрессивных настроений. Жизнь «наперекор» навязывает тому, кто решительно настроен на успех, подчеркнутое жизнелюбие. То, что внутри всё порой выглядит совершенно иначе, никого не касается. Страна улыбок населена артистами-калеками.
Добавлю замечание, что Хуго Балль, один из основателей дадаизма и один из инициаторов создания цюрихского кабаре «Вольтер» в 1916 году, был вместе с Францем Кафкой самым значительным экзистенциалистом варьете на немецком языке и в свой дадаистский период, и позднее в католическое фазе. В романе 1918 года «Фламетти, или Дендизм бедняков» он собирает целый паноптикум маргинальных личностей из среды шоуменов и циркачей, о которых доверенное лицо рассказывает: эти люди – более подлинные, чем буржуа, которым якобы удается удерживаться посередине. Персонажи варьете больше знают о «настоящей жизни», потому что они вытеснены на самый край, надломлены, отброшены. Эти «отторгнутые люди», возможно, единственные, чье существование еще аутентично. В то время, когда нормальные люди предались безумию, эти, несмотря на свою сломленность, помнят о лучших возможностях быть человеком. Они не-архаичные торсы, которые поддерживают себя в форме с целью выполнения неведомых задач. Благодаря им цирк становится невидимой церковью. В мире сотоварищей коллективного самообмана циркачи – единственные, кто не хитрит: идя по канату, невозможно притворяться ни на секунду. Чуть позже Хуго Балль наткнется на следы святой акробатики, которую увековечит в строго стилизованных, неокатолических штудиях 1923 года: "Византийское христианство. Три жития святых" посвящены героям веры ранней Восточной церкви Иоанну Лествичнику, Дионисию Ареопагиту и Симеону Столпнику, одно из основных произведений сумерек аскетологии.