Эти замечания по поводу ранних странностей и поздних осложнений теоретической жизни заложили основу для того, чтобы перейти к следующей части моих размышлений. Я обещал, что во второй главе этого доклада буду говорить о множественной обусловленности человека со способностью к эпохэ и сделаю всё необходимое, чтобы внести некоторую ясность в это туманное выражение.

Первую часть этого обязательства я исполнил, указав на то, что Гуссерль заимствовал понятие эпохэ у греческих скептиков, и кратко остановившись на его роли в феноменологической практике. Осталось выполнить бóльшую часть работы, поскольку теперь я хочу описать, каким образом могло быть понятым то самое заключение в скобки возникающих из жизни представлений и их замена стабильными логическими объектами, они же идеи.  Далее речь пойдет о том, что можно назвать генеалогическим исследованием, как его понимал Ницше. Генеалогия, как известно, предоставляет ответы на вопросы о происхождении. Поскольку подобное исследование, проведенное надлежащим образом, основывается на различении хорошей и плохой родословной, оно являет собой образец критической дисциплины с нормативной задачей. Оппозиция хорошего и плохого соответствует здесь отличию благородного от вульгарного. По сложившейся традиции генеалогия относилась к интеллектуальному инструментарию тех, кто хотел установить, что их генеалогическое древо уходит корнями к знатной древности. Но она оказывает услуги и тем, кто стремится подтвердить свои подозрения, что взлет той или иной «династии» проходил также и по обходным путям. Неудивительно, что генеалогический подход в известной степени может применяться метафорически. В этом качестве генеалогию превратил в остро отточенный инструмент для экспертизы культурных традиций главным образом Ницше.  Генеалогически мыслить, если перенести этот вопрос на происхождение теоретической позиции вообще и науки в частности, означало бы установить, действительно ли они происходят из такой хорошей семьи, как они сами не устают повторять. И проверялся когда-либо вообще вопрос происхождения теории как таковой в достаточной мере? Не найдутся ли в родословной мышления, стоит только углубиться в суть феноменов, подозрительные влияния и сомнительные примеси.  Разумеется, если буквальное или переносное изучение генеалогического древа не учитывало бы такого рода подозрения, то и собственное безупречное происхождение не вызывало бы ни малейших сомнений. Тот, кто выбирает генеалогическую перспективу, вынужден тем самым признать, что исследуемый предмет вопреки своему благородному виду обладает наследственным изъяном. В нашем случае критическая гипотеза звучит так: А может быть, истинное начало наук коренится вовсе не в удивлении, как об этом любят рассказывать древние авторы, предполагая, что этот считающийся благородным аффект освобождает от дальнейших разбирательств? И нельзя ли кроме того предположить, что Аристотель нарочно воспользовался дезориентирующим преувеличением, когда утверждал, что все люди «согласно своей природе» стремятся к познанию, при том что «От-природные» обозначают старейшую аристократию мира, сравнимую в этом, по Ницше, с исконно аристократическим родом «Случайных»? А что если хваленые теоретические достоинства на самом-то деле произошли от скрытых недостатков? Если они основывались на сомнительной компенсации неисправимых отклонений или, еще хуже, на жалком бессилии соответствовать фактам жизни без приукрашиваний и увиливаний? А Гуссерль, на старости лет наивно заявлявший, что ему пришлось философствовать, потому что иначе он не смог бы жить в этом мире - не проговорился ли он в этом признании о чем-то, что таило в себе опасность стать подтверждением всем тем едва осознаваемым подозрениям, что теория происходит от избыточной компенсации дефицитов? В постановке вопроса о родословной человека, способного к эпохэ, нельзя не услышать определенный критический интерес к генеалогии. Действительно ли человек теории, homo theoreticus, происходит из такой уж хорошей семьи, как он сам уверяет с первых дней своего существования? Или он скорее незаконнорожденный, который хочет произвести впечатление с помощью фиктивных титулов? И если он незаконнорожденный, то какая именно примесь выдает его сомнительное происхождение? Подозрительность при таком наведении справок у экспертов по генеалогии выражает присущее их профессии убеждение, что в подобного рода вещах доверять внешней стороне дела нельзя.