В современности философия, или что так называется, единственно смогла бы стать политической, если бы отказалась от своего главенствующего положения - натурально, тогда она больше не была бы тем, чем хотела быть начиная с первого жеста своего учреждения, а именно, с заявления о суверенности теоретической жизни. В качестве “героической страсти” философия отказывающаяся больше не рассматривается. Поэтому сегодня “Политическая философия” eo ipso становится философией “по прошествии”, она чаще всего предоставляет диагностику времени или может выступать в роли критического мелиоризма, который специализируется на социальных перекосах и требовании их устранения. В целом, она согласна с пост-героической линией, которую Ричард Рорти описывал как “приоритет демократии перед философией”. Такая второстепенная “философия” толерируется демократическим обществом, а не вызывает восторг.  Уверенная в себе демократия   с легкой иронией отвергает дерзкие притязания такой философии быть ее основательницей и тем самым настаивать на своем преимуществе. На фоне этого не удивительно, что и Ханна Арендт в своих поисках “философии политики за сто лет до Платона” не вышла на добротную теорию реально существующей res publica, а осталась в рамках ностальгирующего грекофильского проекта. Арендт и сама осознавала это ограничение и поэтому отказывалась именовать себя “философом”. По этой же причине она не хотела, чтобы ее предмет назывался “Политической философией”, а предпочитала термин “Политическая теория”. 

Попытка осознать происхождение теоретической позиции не исчерпывается лишь указанием на освобождение медитирующих частных лиц от обязанности заботиться о полисе, как превращение гражданина в ничем не стесненного зрителя мирового действа ни сохраняло бы своего значения для всего последующего. Возникновение человека, способного к эпохэ, во-вторых, мотивируется и психологически значимой предрасположенностью того или иного кандидата. Уже в давние времена, как минимум начиная с Аристотеля, греческие перво-психологи сделали наблюдение, согласно которому некоторые индивиды изначально обладают склонностью создавать дистанцию между собой и окружающим миром. С самого начала оставалось непроясненным, выражает ли это уединенное наблюдающее существование скорее ослабленную способность к участию в общем деле или особую силу, позволяющую оставаться в стороне.  Сам феномен античная гуморальная теория объясняет доминированием черной желчи над остальными тремя телесными соками (кровью, слизью и желтой желчью), из-за чего соответствующий тип человека называется меланхолическим. “Черножелчность” выражается в диффузном ослаблении сопричастности и во всепроникающем неявном раздражении. Кажется, что homo theoreticus испытывает скорбь, лишенную своего объекта, он погружен в печаль не на том или ином основании, а переживает утрату без всякого видимого повода. У него такое чувство, будто миру недостает чего-то важного. Поэтому он никогда не чувствует себя в нем, как дома - это состояние воспел в своем скорбном стихотворении “Одиночество” Ламартин “Зачем в изгнании мне суждено томиться? / Что общего еще между землей и мной?”