Пагубные повторения II: эрозия школы
Разрушение во второй половине XX века культуры упражнений и отношения к дисциплинам в педагогике – это последняя глава в долгой истории антагонистического сотрудничества между государством Нового времени и школой Нового времени. Я показал, как единство и противоречие в семантиках государства и школы как минимум с XVII века в Европе неизбежно вызывали хроническое напряжение между этими социально расслаивающими "подсистемами". Когда классический запрос государства к школе предоставлять толковых граждан переосмысляется школой как задача воспитывать автономные личности, то оказываются запрограммированными перманентные трения – с одной стороны, как творческая дисфункция, с другой – как источник хронических разочарований. Подводя итог, можно констатировать следующее: буржуазная высокая культура возникла из преобладания школьного гуманизма над образовательным заказом государства. Здесь можно говорить прямо-таки о felix culpa старой гражданской системы образования: своим более одаренным ученикам она придавала бесконечно больше культурной мотивации, чем им когда-либо могло бы понадобиться в их гражданской функции. В этой связи будет нелишне отметить, что некоторые из величайших явлений духовного переизбытка в новейшей интеллектуальной истории, а именно: Иоганн Готлиб Фихте, изобретатель теории отчуждения, и Фридрих Ницше, модернизатор христианской идеи сверхчеловека, учились в одной и той же школе, в тюрингской Пфорте близ Наумбурга, которая в свое время считалась одной из самых строгих гимназий в Германии – Фихте в 1774-1780, Ницше в 1858-1864 гг. Наверное, нет нужды разъяснять, как Тюбингенская богословская семинария перевыполнила свою воспитательную миссию в отношении воспитанников Гёльдерлина, Гегеля и Шеллинга. На вопрос о том, чем ученик Карл Маркс, выпускник 1835 года, обязан годам своего формирования в гимназии Трира, бывшей иезуитской коллегии Святой Троицы, историография революции отвечает довольно сдержанно.
На позднейшем этапе школьной истории творческая дезадаптация классической школы во многих местах превратилась в пагубную дезадаптацию, которую можно назвать современной в той мере, в какой она является результатом характерного для этой эпохи нарушения функций положительного примера и связанного с ним разрушения сознательности упражнений. Как следствие, школа приближается к точке, в которой она терпит двойной крах, не производя ни граждан, ни личностей. Она движется к состоянию по ту сторону конформизации и производства избыточности, которое минует все аспекты прямой полезности и косвенных последствий. Год за годом она выпускает когорты все более и более дезориентированных учеников, по которым все более отчетливо видна их приноравленность к вышедшей из-под контроля, дезадаптивной школьной системе, причем ни малейшей вины конкретного учителя или ученика в этом нет. И тот, и другой сведены в общее царство дезориентации, которому вряд ли можно найти исторический аналог – если только не вспоминать долгую ночь образования, наступившую между крахом римской школьной системы в V веке и возрождением христианско- гуманистической школьной культуры в результате реформ Алкуина в империи Каролингов VIII века.
Для того чтобы диагностировать это недомогание, необходимо в деталях показать, как нынешняя школа участвует в процессе, который Никлас Луман называет “отдифференциацией” частных систем. Системная дифференциация означает создание строго самореферентно организованных структур внутри частной системы или "поля практики" – в эволюционно-теоретических терминах: институционализация эгоистичности. Прозорливый замысел Лумана состоял в том, чтобы показать, как рост эффективности частных систем современного "общества", будь то политика, экономика, право, наука, искусство, церковь, спорт, педагогика или здравоохранение, зависит от постоянного повышения их самореферентности, вплоть до запуска состояния их полной самореферентной замкнутости. С точки зрения теории морали это предполагает превращение эгоистичности на уровне частных систем в региональную добродетель. Для "социальной" критики из этого следует, что беспомощный протест против цинизма власти сменяется системным просвещением – иначе говоря, прояснением просвещения.