Существо, которое не может не упражняться
В действительности отпадение упражняющихся ставит всю экосистему человеческого поведения на новую основу. Как и все новые самовыявления, ранние тренировочные системы приводят к радикальной модификации соответствующей сферы – то есть всего поля психофизически обусловленных действий. Явные упражнения, будь то асаны индийских йогов, стоические эксперименты с отбрасыванием не-своего или духовные упражнения христианских верхолазов по небесной лестнице, отбрасывают тень на все, что на неявной стороне им противополагается, а это ни больше ни меньше, как мир ветхого Адама, гигантская вселенная непроглядных привычностей. Зона тени охватывает область, в которой правят повторения с незадекларированным тренировочным характером. Вероятно, можно оставить открытым вопрос о том, существовала ли на самом деле психоаналитическая обида человека, о которой заявлял Фрейд, вызванная якобы непрошенным открытием того, что Я не является хозяином в собственном доме. Но безусловно, существует бихевиористская обида человека, которую с тем же успехом можно назвать аскетологической обидой. Она проистекает из осознания того, что 99,9 % нашего существования состоят из повторений, большинство из которых носит сугубо механическую природу. Преодолеть эту обиду можно, лишь вообразив, что ты сам все же более оригинален, чем многие другие. Если же предаться более тщательному самонаблюдению, то оказываешься в психосоматическом машинном отделении собственного существования. Там вряд ли найдется хоть что-то, что польстило бы спонтанности, равно как и теоретикам свободы лучше оставаться наверху.
Это исследование приводит в не-психоаналитическое бессознательное, охватывающее все, что относится к обычно нетематическим ритмам, правилам и ритуалам, уходящим корнями в коллективные образцы или идиосинкразические специализации. В этой сфере всё является высшей механикой, включая интимные иллюзии относительно не-механики и необусловленное бытие-для-себя. Совокупность этих механик создает неожиданное пространство “личность”, в котором однако только крайне редко случаются неожиданные вещи. Люди населяют не территории, а привычки. Радикальные переселения сначала атакуют укорененность в привычках, а только потом места, в которых эти привычки зиждутся.
С тех пор, как некоторые явно занялись упражнениями, становится очевидно, что неявно упражняются все, и более того, что человек – это существо, которое не может не заниматься упражнениями, если упражняться означает повторять образец действия таким образом, чтобы в результате его выполнения улучшалась готовность к следующему повторению. Как господин К. всегда подготавливает свою следующую ошибку, так и люди вообще постоянно принимают необходимые меры, чтобы оставаться такими, какими они были до этой минуты. То, что повторяется не достаточно часто, атрофируется – это известно из повседневных наблюдений, когда, например, мышцы обездвиженных конечностей деградируют уже через несколько дней, как будто из-за временного перерыва в использовании они сделали заключение о своей ненадобности. Если на то пошло, то отказ от использования органов, программ и навыков тоже следует рассматривать как упражнения по нисходящей. Как существуют неявные программы фитнеса, существуют и неявные программы растренированности. Вот почему Сенека предупреждает своего ученика: “Одна единственная зимовка разватила Ганнибала”. Другие состояния слабости иногда требуют многолетней работы запущения.
Из этого следует, что даже простое физическое, или, лучше сказать, нейро-физическое, сохранение формы может быть понято только как эффект недекларированной тренировки. Это относится к рутинным занятиям, посредством которых ничем не примечательные действия часто вызывают стандартные движения того комплекса органов, который нужно стабилизировать на текущем уровне его физической формы. Самоактивация организмов каждый раз в заново реализующихся алгоритмах недекларированных тренировочных программ аккумулируется в безмолвный аутопоэзис. То, что в живых существах кажется простым тождеством с самим собой, на самом деле является результатом постоянного самовоспроизводства благодаря освоению невидимых тренировочных программ. Ночная деятельность мозга, часть которой переживается как сновидения, вероятно, в основном является резервным копированием программы самости в ее состоянии перед следующей фазой бодрствования. Самость – это шквал из рядов повторений под сводом черепа.
Индивидуальная идентичность, таким образом, не указывает на психическую сущность или инертную форму, а скорее свидетельствует об активном преодолении вероятности распада. Тот, кто остается идентичным самому себе, доказывает тем самым, что он сам является функционирующей экспертной системой, которая специализируется на непрерывном самовосстановлении. Таким существам как homo sapiens, готовым к любым неожиданностям, даже тривиальность не дается даром. Это достигается только с помощью постоянной заботы о своей идентичности, важнейшим инструментом которой является обратная само-тривиализация, как внутренняя, так и внешняя. Обратная тривиализация – это процедура, с помощью которой способные к обучению организмы в состоянии воспринимать новое так, как будто его и нет – будь то посредством механического приравнивания его к уже известному или прямого отрицания его познавательной ценности. Вот почему новое поначалу чаще всего не имеет шансов быть интегрированным в аппарат оперантных жестов и идей – потому что оно причисляется либо к известному, либо к бессмысленному.
Когда же в свою очередь неолатрийная культура Нового времени приписывает смысл новому как таковому, это приводит к прояснению всего глобального климата учебы; платой за это оказывается исторически беспрецедентная готовность к ослеплению, которая предоставляет миражам нового неограниченный кредит. И кстати, даже явная глупость больше не воспринимается просто как данность – она приобретается посредством длительных упражнений в уклонении от обучения. Только в результате настойчиво проводимой серии самонокаутов интеллекта может закрепиться габитус прочной тупости, но даже и он может в любой момент быть опровергнут возвратом в не-глупость. И наоборот, к любому романтизму в теории обучения следует относиться скептически, даже когда он прибегает к классическим именам. Аристотель выступал как романтик, когда в первом предложении «Метафизики» утверждал: «Все люди по природе своей стремятся к знанию». На самом же деле, всякое стремление к знанию – понимаемое Аристотелем прежде всего как первичное зрительное влечение – кончается там, где возникает что-то новое, чего не хочется видеть. Как правило, это бывают картины, несовместимые с императивом сохранения идентичности. В этом случае так часто восхваляемая человеческая жажда познания в одно мгновение оборачивается искусством ничего не видеть и не слышать.
Этическое различение не только выявляет скрытый тренировочный характер обычной жизни. Оно также обнажает разность между прежним существованием в привычном и новыми метаноэтическими формами жизни, которые предстоит выбрать. Это различие требует жестокости по отношению к себе и другим, оно создает непомерность требований в самом незащищенном состоянии. Его изначальный голос слышен в словах Иисуса: Кто любит отца и мать более, нежели Меня, не достоин Меня. Кто не отречется от всего, что имеет, не может быть Моим учеником. Я пришел принести не мир, но меч. Клинок различения – это апокалипсис, который совершается сейчас или никогда.