В оперирующем кругу: медицинская невозмутимость

Одна из важнейших модификаций невозмутимости выходит на первый план, когда субъект приходит к своему "лечащему" врачу. Хотя современная культурная практика “Надо бы что-то с собой сделать” – которую я здесь заменяю общим понятием подвергнуться операции – и универсализовала фигуру клиента, в медицинской сфере сохраняется более старая форма пассивности, для которой традиционно используется термин "пациент". Не было бы ничего удивительного, если в ходе XXI века он исчез бы из лексикона медицинской системы, сохранившись лишь в консервативных субкультурах, в которых болезнь превозносится как шанс, а несчастный случай – как средство самопознания. Де-факто в этой сфере уже давно происходит клиентизация, чему в немалой степени способствует юридическое оформление отношений между врачом и пациентом. Тем не менее, каким бы термином ни выражались отношения между врачом и его подопечным, они приобретают настоящую серьезность, когда последний доверяет себя первому с целью хирургической операции. В привычном смысле слова речь идет о том, чтобы дать себя прооперировать, то есть пациент на основании серьезного диагноза должен быть готов подвергнуть себя инвазивному лечению. То, что со стороны врача выражается старой максимой vulnerando sanamus – мы лечим, нанося рану, – со стороны пациента переводится в гипотезу: позволяя умело нанести себе рану, я оказываю услугу своему собственному выздоровлению. Хотя разрыв между ролью пациента и ролью хирурга здесь велик, вне всякого сомнения остается тот факт, что пациент косвенным образом соучаствует в процессе и таким образом исполняет действия в само-оперативно искривленном пространстве.

Искривление замыкается в полный круг, когда оперирует сам оперируемый – редкое исключение, но неоднократно зафиксированное в истории медицины. Яркий пример – врач Л. Рогозов, который был вынужден сделать себе аппендэктомию во время пребывания на российской научной станции "Новолазаревская" в Антарктиде в 1961 году. На известной фотографии он запечатлен лежащим на столе в хирургическом костюме и медицинской маске, после того как он вскрыл свою правую нижнюю брюшную стенку. Еще более сенсационным стал случай с американским альпинистом Ароном Ралстоном, который провел невероятную операцию по самоампутации: после несчастного случая во время горного похода в Юте в апреле 2003 года, когда его правая рука оказалась зажата упавшим валуном, он после пяти дней тщетных попыток освободиться принял решение сломать кости предплечья и разрезать тупым перочинным ножом мягкие ткани; позже он путешествовал по всему миру в качестве оратора, выступая перед переполненными залами с рассказом об этом необычном акте заботы о себе. В 2000 году 29-летняя британская перформансистка Хизер Перри также привлекла внимание СМИ, когда решила сделать трепанацию собственного черепа с использованием местного наркоза и специальной дрели, якобы для борьбы с хронической усталостью и достижения более высокого уровня сознания. Кстати, из истории жизни индийского мудреца Раманы Махарши, 1873-1950, известно, что в конце жизни он перенес несколько хирургических операций по поводу раковой опухоли на руке, каждый раз отказываясь от анестезии и прибегая к своеобразному йогическому обезболиванию. Для Просветленного старой школы было однозначно неприемлемым подвергаться лечению по западным методикам, которые противоречили духовной аксиоме постоянной бдительности. 

Как правило, само-оперативное перенаправление на себя, в силу которого субъект выносит технические модификации собственного тела, обнаруживает более уплощенную кривизну. Оно примерно с XVIII века проявляется в широком использовании просвещенными европейцами стимуляторов. Их использование с XX века разрастается до массового применения допинговых средств во всех возможных дисциплинах. Хорошо известно, в какой степени такие авторы, как Вольтер и Бальзак, были зависимы от кофеина, а также то, чем Зигмунд Фрейд был обязан своей никотиновой зависимости. К каким крайностям приводили Сартра колебания между алкоголизмом и амфетаминами, также не является секретом для тех, кто знаком с его поздней карьерой. В этих случаях однозначно главным было то, что стимулируемые делали из того, что из них делали стимуляторы. Амфетаминовая зависимость Сартра была не лишена иронии, ведь она сделала его зависимым от наркотика, который должен был дать ему ощущение полной независимости.