Бытие и время, по-советски

В своей книге Soviet Civilization Андрей Синявский рисует прообраз идеального Нового человека в лице Дзержинского, Феликса Эдмундовича (1878-1926), председателя первой советской тайной полиции, печально известной ЧК. Он описывает зловещего образцового функционера, который  провел в общей сложности одиннадцать лет с 1897 по 1917 год в ссылке и в царских тюрьмах, этих тренировочных лагерях для готовых на всё, как стального человека "с кристально чистой душой". Роль главного палача Советского Союза досталась ему не из-за жестоких наклонностей, а потому, что он был готов принести в жертву на алтарь революции не только свою жизнь, но и свою совесть. Как безукоризненный ленинец он усвоил доктрину своего учителя о том, что революционер марает руки осознанно. Только моральное осквернение самого себя могло подтвердить его преданность великому делу. Как и многие исторически возбужденные современники 1920-х годов, в том числе и представители лагеря небольшевистских "революций", Дзержинский научился трактовать бытие как время. То есть он хотел делать только то, что через него хотело делать время. С чуткостью "невозмутимого" он слушал его сигналы, которые тогда, судя по всему, передавались открытым текстом: "Но если он скажет: "Солги",- солги. Но если он скажет: "Убей",- убей."

В этом контексте биографическая справка о том, что этот человек, ответственный за ликвидацию сотен тысяч, в юности хотел стать монахом или священником, кажется почти мифотворческим шаблоном. То, что он, будучи криптокатоликом, между нещадными допросами или под конец наполненнего казнями дня втайне молился Деве Марии, может быть, тенденциозная выдумка. Правдоподобным является сохранившееся свидетельство его жены, как он, самоотверженный активист, работавший круглые сутки, спавший на узкой железной кровати в своем кабинете и умерший от истощения в возрасте 48 лет, говорил о том, что однажды уйдет с поста главного палача Революции, чтобы в качестве Народного комиссара просвещения полностью посвятить себя воспитанию детей и молодежи для грядущего "общества". Синявский называет это "фантастической перспективой": палач как педагог, массовый убийца как воспитатель человека. Однако – переход от уничтожения бесполезных и безыдейных людей к воспитанию полезных и идейных представляется гораздо менее абсурдным, если принять во внимание логику действия от нулевой точки, которая лежала в основе как одной, так и другой функции. Отличие советского палача от палача де Местра состоит в том, что невозможно себе представить, как Дзержинский втайне говорит сам себе: "Никто не ликвидирует лучше меня".