Иммортализм: ликвидация бренности
В глазах философских радикалов среди представителей революционной интеллигенции явления, подобные описанным, упрощались до поверхностных эффектов, как в эпоху коренных преобразований с ними нужно мириться волей-неволей. Помимо упомянутого выше Александра Святогора, 1889 - после 1937г., в группу этих онтологических утопистов входили Константин Циолковский, 1857-1935, эзотерик и конструктор ракет, прославившийся как отец русской космонавтики, Александр Ярославский, 1896-1930, представитель "Космического максимализма", Валериан Муравьев, 1885-1931, постулировавший преодоление времени и технологию воскрешения (анастатику), и Александр Богданов, 1873-1928, сторонник "физиологического коллективизма" и основатель движения "Борьбы за жизнеспособность". Для них, революционеров-метафизиков, которые практически без исключения ссылались на Николая Федорова (хотя некоторые, как, например, Святогор, отрицали его влияние), заложившего своей Философией общего дела основы политики бессмертия, большевистские начала культурной революции были не более чем грубой, хотя в определенных пределах и полезной прелюдией к настоящей "мировой революции", предпосылки, перспективы и методы которой они исследовали в своих работах 1920-х годов.
Если Революция предоставила возможность восхождения по лестнице ликвидации унаследованных аномалий, то ликвидация "частной собственности на средства производства" и буржуазной личности были значимыми, хотя и временными, чтобы не сказать низшими, ступенями в программе восхождения, вершину которого никто из современников, охваченных пертурбациями великого перелома, не был в состоянии себе представить. Обе операции, какими бы радикальными они ни казались и виновникам, и жертвам перелома, представляли собой не более чем продолжение буржуазной революции 1789 года, которая едва ли продвинулась дальше ликвидации аристократических привилегий, эмансипации буржуазных амбиций и двойственной риторики о правах человека. В русской перспективе, они продолжали царские реформы 1861 года. С точки зрения метафизических революционеров, эти достижения были в лучшем случае подготовительными эпизодами к восстанию совершенно иного размаха.
После эпохи предварительных экспериментов пришло время для opus hominis более широкого масштаба. Ставшее возмутительным господство человека над человеком было лишь эпифеноменом гораздо более древнего и всеобъемлющего рабства. Разве смертный человек не жил с незапамятных времен под деспотизмом внешней и внутренней природы? Разве сама природа не была той биовластью, которая, с одной стороны, произвольно вдыхала жизнь, чтобы, с другой стороны, не менее произвольно дать умереть? Разве не ее универсальное господство служило матрицей для всех вторичных господств? Не следовало ли поэтому включить в повестку дня метафизической революции ликвидацию смерти, а одновременно и ликвидацию фатальности рождения? Какой смысл уничтожать абсолютистское государство, но продолжать по-прежнему почитать божественную милость природы? Какой смысл стирать с лица земли царя и его семью, если и дальше признавать законным предвечно свершившееся коронование смерти во владыки над всем преходящим?