Коммунистическое производство человека
В нашем контексте нет необходимости углубляться в "религиозные" или религиозно-пародийные измерения Русской революции. Достаточно показать в первом приближении, как комплекс революционных событий подхватил тлетворный со времен Просвещения мотив человеческого производства и довел его до крайних, но вероятно не последних пароксизмов. Характерным для коммунистического эксперимента было то, что он с самого начала действовал одновременно на двух антропотехнических фронтах, чтобы кратчайшим путем соединить духовно-аскетическую составляющую с биотехнической. Эту двойную стратегию необходимо всегда иметь в виду, когда цитируется пресловутая формула о Новом человеке.
Его производство происходит, во-первых, в кадрах "партийной" элиты, центрах подготовки революционной морали: в них собираются те, кто после первичного акта радикальной метанойи работают над упразднением старого человека в самих себе. Наверное, вряд ли нужно подробно описывать, как здесь сработали всё еще эффективные диспозиции православной духовности с ее тысячелетней культурой самоотречения. Тем, кто постулировал Нового человека после 1917 года, для моральной очевидности этого требования достаточно было лишь немногое оспорить с помощью современных аргументов, весьма распространенных в России с 1863 года – года публикации эпохального популярного романа Чернышевского "Что делать?". Рахметов, один из героев повествования, был современным аскетом, который спал на досках с гвоздями, тренировал мускулатуру и строго следил за своим питанием. Сколько репликантов Рахметова было задействовано в ленинской и сталинской России – вопрос, на который никогда не будет однозначного ответа. Ясно одно: тот, кто перед лицом революционных потрясений требовал от самого себя максимума, был частью традиции, восходящей к отцам-пустынникам и афонским монастырям через «Добротолюбие», этот припозднившийся русский аналог «Подражания Христу», и по-прежнему держал наготове всё еще вирулентный резервуар метаноэтических процедур.
И во-вторых, потребность в Новом человеке формулируется на социотехническом и биотехническом языке. Поскольку производительные силы, к которым взывает марксизм, являются, в соответствии с их нравственной потенцией, силами совершенствования мира, они после революции могут и должны быть применены к человеческому материалу. Если производить социализм по плану, то и сами строители социализма должны быть произведены по плану. Известный тезис Бухарина 1922 года о том, что подлинная задача революции состоит в "переделке самой человеческой психики", иллюстрирует масштабный скачок в революционной антропотехнике: изготовляя изготовителя, производящий коллектив достигает стадии рекурсии. То, что раньше было трансцендентной моралью, становится частью замкнутой регулирующей системы, на место единообразных аскез выходит система кибернетической оптимизации.
Многие авторы, в том числе Троцкий, не ограничивались призывами к переустройству психики; они также выдвигали перспективы генетической модернизации человека, даже постулировали его космическую реформу: одним из первых революционных требований была физическая оптимизация человека путем уничтожения больных и неполноценных вариантов – без какого-либо отличия от социал-демократических, буржуазных и националистических программ того же времени. За этим должно было последовать возвышение духовных качеств – здесь бросаются в глаза аналогии с селекционными поползновениями "научного расизма" во времена нацистской диктатуры в Германии. Однако финальной кульминацией великой реформы стали идеи, о которых не смел мечтать ни один простой "евгенист" левого или правого толка: освобождение человека от пространства и времени, от гравитации, от смертности тела и от привычной репродукции. Революция в высшей инстанции означает, таким образом, преодоление второго закона термодинамики.