Радикальная метанойя как воля к ниспровержению
В действительности неприятие постепенности как модели стандартного Просвещения, которой в XIX и XX веках придерживаются и либералы, и социал-демократия, и христианские демократы, никак не объяснялось одним только давлением социальных катаклизмов. В основе этого неприятия лежал моральный выбор, который, согласно его же собственной логике, требует разрыва с данностью. Этот выбор является политическим продолжением изначального этического различия между своим и не-своим, которое проводилось с самого начала аскетического отпадения. Существенный нюанс заключается в том, что теперь всё, что понимается как не-своё, приписывается прошлому, а своё находится исключительно в будущем. Этическое различие темпорализуется и делит мир на отвергнутое прошлое и желанное будущее. В настоящем и непрерывном нет никакой надежды – это относится как к древнему бегству от мира, так и к современному обесцениванию всех старых режимов. С того момента однако, как онтология завершенного сущего была отброшена, а становление "другого мира" представлялось все более правдоподобным, более того, неизбежным, будущее квалифицировалось как прибежище для тех, кто заново проводит великое этическое различие.
Вот почему становится предосудительным стремление достичь удовлетворительной ситуации на некрутых подъемах буржуазного усовершенствования мира. Тот, кто выбирает этот путь, в сущности, уже решил оставить все как есть, как бы все эти улучшения в деталях ни создавали впечатление, что принятие ситуации только возрастает. В действительности примат прошлого остается в силе до тех пор, пока в отношениях между вертикалью и горизонталью последнее измерение доминирует. Людей, готовых участвовать в прогрессе на равнине, в мире предостаточно. Миру нужны люди с новым чувством вертикали. Один из самых ярких авторов биополитического утопизма в раннем СССР, поэт Александр Святогор (1889 - после 1937), за несколько лет до Октябрьской революции основал группу, в программу которой входили отмена смерти, научно обоснованное воскрешение мертвых и техническое господство над космосом: группа называлась "Вертикалисты"
Только те, кто совершенно серьезно относится к идее усовершенствования мира, приходят к выводу, что одного усовершенствования недостаточно. Применение принципа метанойи, обращенной на внешний мир, приводит к осознанию того, что существующий мир, то есть данный "общественный" порядок, не может быть усовершенствован до тех пор, пока не будут устранены его основные конструктивные недостатки – классовое господство и неравное распределение материальных и нематериальных благ. Поэтому мир "существующего" должен быть не прогрессивно усовершенствован, а революционно уничтожен. После великого слома, с помощью пригодных для повторного использования элементов старой конструкции можно начать новое строительство в духе равенства перед "достижениями" – уже завоеванными и теми, которые еще предстоит завоевать. Обычный прогрессизм следует отвергнуть, с тем чтобы благие намерения, на которых он основан, могли быть реализованы. Наивность прогрессистов, кажется, раз и навсегда разоблачена: они искренне считают, что оказывают услугу делу свободы, когда голосуют за контролируемые малые шаги. На самом же деле они солидаризируются с квинтэссенцией зла – с условиями, которые коренятся в частной собственности на средства совершенствования мира.
Мысль о том, что собственность – это инструмент, подходящий ко всем инструментам, исключается новыми радикалами. Глубоко укоренившаяся неприязнь к частной собственности, да и вообще ко всему частному, блокирует вывод, который напрашивается сам собой при любом непредвзятом рассмотрении механизмов, порождающих богатство и благоприятствующих свободе: эффективное усовершенствование мира потребует максимально широкой приватизации. Вместо этого политики метаноэтики с воодушевлением выступали за всеобщую экспроприацию – в этом отношении сродни основателям христианских братств, которые хотели владеть всем совместно и ничем лично. Для них оставалось недоступным самое важное в осознании динамики экономической модернизации: деньги, создаваемые путем кредитования собственности, являются универсальным средством усовершенствования мира. И уж тем более им не приходит в голову, что только современное налоговое государство, этот анонимный гипермиллиардер, может пока выступать в роли преобразователя мира, разумеется, в союзе с местными приверженцами мелиоризма – не только благодаря своей традиционной власти над школой, но прежде всего благодаря своей власти перераспределения, которая за время XX века выросла до невероятных размеров. А нынешнее налоговое государство, со своей стороны, существует только до тех пор, пока оно основывается на экономике собственности, участники которой без сопротивления принимают тот факт, что столь заметная рука налоговых органов из года в год отнимает у них половину общего продукта на решение общественных задач. Но меньше всего нетерпеливые понимают тот простой факт, что при размерах налога около 50 процентов налицо все квалифицирующие признаки существования либерально-фискального полу-социализма, неважно, под каким ярлыком это обстоятельство преподносится общественности – называется ли оно "Новый курс", "социально-рыночная экономика" или "неолиберализм". Чего не хватает системе для собственного апофеоза, так это создания глобальной гомогенизированной налоговой сферы и давно назревшей приватизации бедного мира.
На фоне описанных выше истоков истории этического различия сразу же становится ясно, как в ней благодаря наступательной артикуляции коммунистического и анархистского радикализма была открыта новая глава. Речь идет о прорыве метаноэтического императива в политическое измерение. Его самое острое выражение сливается с самой сильной тенденцией к внешнему применению. Именно поэтому XX век стал веком "комиссаров", веривших в изменение мира экстернальными и экстремальными средствами – вспомним эссе Артура Кестлера "Йог и комиссар", появившееся в 1942 году, в самые черные дни европейского мрака, а в 1945 году давшее название всемирно признанному сборнику эссе о моральной ситуации своего времени.